Припомнил чудные мгновенья: мне тридцатник, плетусь по Московскому в сторону Клинского переулка к милонге Квартала танго. На часах половина десятого, но я не спешу. Теплый как парное молоко ветерок доносит запахи еды со стороны Марчелис и еще каких-то кафе, с летними верандами, где вкушают субботний вечер и прилагающиеся к нему блюда итальянской, азиатской и кавказкой кухни беззаботные горожане. 

Это студентом я бежал на каждую милонгу как на последнюю в жизни. А смысл этой самой жизни, словно и заключался лишь в том, чтобы перетанцевать как можно больше красавиц за время от первой мелодии до точки невозврата, после которой невозможно было успеть на последний автобус до Сестрорецка. Хорошо, что те времена прошли. Сейчас я переехал в город, сменил две квартиры, обзавелся женой и строил обычные обывательские планы на жизнь. 

А танго продолжает связывать меня с институтскими временами. 

Сейчас оно переродилось из суматошной беспорядочной охоты за новыми ощущениями с последующими бессонными ночами в кино и на пустующих в предрассветные часы городских улицах в крохотный островок безвременья населенный встречами со старыми друзьями, редкими новыми знакомствами и  моментами чистого творчества без оглядки на деньги и общественное мнение. Короткий миг счастья между житейскими заботами, служебной рутиной и судебными баталиями, смысл которых едва ли понятен большинству нормальных людей.

И вот, иду я, закатом любуюсь.В одной руке сумка с танцевальными ботинками и брюками, в другой — стакан капучино из встречного киоска (люблю маленькие несетевые заведения, их владельцы, как правило, знают толк в кофе и еще не потеряли интерес к отдельно взятым покупателям) на голове полноразмерные уши с толстым витым шнуром, как у допотопного телефона и угрожающим немецким названием. Эти уши, конечно, собирают любопытные взгляды прохожих, но зато превосходно играют для меня инструменталки позднего Пуглиезе. Вообще-то, в последнее время, я редко слушаю танго “всуе”, но в тот вечер решил создать настроение. 

Пуглиезе, которого я полюбил сравнительно недавно — на девятом году танго-жизни и на четвертом десятке собственной — прекрасно сочетается с багровым закатом над крышами обшарпанных памятников архитектуры. Это как вино и хороший стейк — золотая классика. Под него и ностальгии не грех отдаться.

***

Каждое утро одно и тоже. Холод. Остановка. Давка. Большая желтая гусеница везет в своей утробе сонных и вялых студентов вперемешку с рабочим классом. Загадка в том, куда в такой ранний час направляются бабули с тележками, пересчитавшими башмаки каждого, кто хоть раз ехал в двести одиннадцатом автобусе рано утром.

Возможно кого-то и бодрит разухабистое пихание локтями, с крепкими пассажирками предпенсионного и пенсионного возраста, которые, сидя, на пластиковых креслах как на железном троне, упрекали молодежь в недостатке уважения к старшему поколению, но я в те годы каждое утро начинал с семикиллометровой пробежки по лесу и в автобус садился в уже довольно миролюбивом состоянии.

 

Помню как расстался с девушкой, которая два годы была для меня настоящей идеей-фикс, болезненной манией, заставившей настойчиво искать средство для выхода из френдзоны. В итоге своего я добился, но путь к вершине, если можно так выразиться, настолько истощил меня, что сорвав воображаемую финишную ленту я просто не знал, что делать дальше. По молодости, мне казалось, что после первого поцелуя корабль любви уходит в закат, по экрану бегут титры и наступает то самое “долго и счастливо” ради которых уже не нужно ничего особенного предпринимать. 

Своей болью я мог поделиться только с Марго. Как и бывшая любовь, она училась со мной на одном курсе, но познакомились мы не вдруг. Как-то незаметно и органично она стала для меня самым близким другом. Именно ее заливистый смех и колкие, но беззлобные шуточки буквально за пейсы тащили меня из нудного рефлексивного болота, в которое я, ввиду отсутствия регулярной половой жизни, проваливался то по колено, но по уши.

— А ты не хочешь научиться танцевать танго? — спросила она меня во время какой-то нудно пары.

— Я танцую только с мячом на поле, — вяло парировал я, маскируя граничащее с паранойей стеснение.

А в голове сразу возникли сразу понеслись детский сад и привередливо скуксившаяся девочка в розовой пачке с чешками. Нас заставляют нарезать круги под ритмичные хлопки учительницы. От волнения у меня потеют ладошки и про то, чтобы попасть в такт не может быть и речи — я в собственный синусовый ритм через раз попадаю. Но это только начало. Дальше — хуже. Мне велят положить руки несмеяне на талию и двигаться в темпе вальса. Конечно, о музыке я не думал, конечно, я наступил ей на ногу.

Мои одноклассники, наверняка, смутно помнят школьные дискотеки, полные дешевого алкоголя, легких наркотиков и подросткового разврата, но я не смогу освежить их воспоминания. В клубах я ни разу замечен не был и вообще, если бы не посредственная учеба по математике, меня можно было бы охарактеризовать словосочетанием “мамкина радость”. В общем, с танцами у меня была холодная, как Ледовитый океан, война. 

Большинство девушек, услышав ответ про танцы с мячом, наверное, бы отступили. Другие, более энергичные, попытались бы переубедить дворового Роналдиньо, но Марго — девушка иного сорта.

Она, вроде как отступила, но как бы невзначай, упоминала в ежедневных беседах то урок, то про первую вечеринку, то спектакль, в котором танцевали ее преподаватели. И все широкими мазками, без фанатизма.

Постепенно ей удалось расшатать страхи, вызванные мыслями о гомерическом хохоте партнеров по дворовым дерби и эль класико, нелепо томной женской щеке и колючем цветке в зубах. Презрение порожденное, колхозными стереотипами, уступило место любопытству.

Почва была готова для решительного штурма. Остался последний барьер — треклятая кумпарсита. Пам-пам-пам-пара-ра-пам-пам-пам-пам… Об этот риф, должно быть, разбивалась не одна попытка притащить постсоветского мальчика или мужа в танго.

Марго обошла его словно опытный мореплаватель. В момент, когда я остро и бескомпромиссно жалел себя после трагического разрыва она подсунула мне диск с меланхоличным и, в то же время, похожим на современную электронную музыку танго-нуэво. Шах и мат.

И вот очередной безликий день в автобусе. Я сверлю нервную систему через затычки в ушах. Мой замутненный недосыпом и авитаминозом взор блуждает по пресным физиономиям других пассажиров и случайно фокусируется на лице девушки, обхватившей поручень неподалеку.

Сквозь десяток лет, полных призывных взглядов и улыбок, я не раз силился понять, почему именно она вывела меня из дремы и не мог найти ответа. Росточку она была невысокого, темно-русые волосы распущены и ниспадали чуть ниже плеч. Фигура стройной и женственной, на носу очаровательная горбинка. Одета неброско: курточка, джинсы и сапоги до колен. Ну и шарф объемистый. Курточка вроде коричневая. А может и черная. Шарф, кажется, крупной вязки. Джинсы, наверное, черные, а сапоги коричневые… Или наоборот. Да какая, собственно разница? В те времена я в буквальном смысле мог полюбить за красивые глаза. Их и  запомнил. Они были карими, не очень темными, но и не очень светлыми. Большие, но не выкате. И постоянно щурились, так загадочно, словно глядели на суть вещей сквозь пелену обыденности или пытались разглядеть что-то неуловимое, но очень важное. Позже выяснилось, что причина такого таинственного взгляда — банальная близорукость.

Нормальный мужчина в подобной ситуации, познакомился бы с ней в тот же день, современный — поискал бы ее профиль в приложении знакомств, но я был от таких поступков предельно далек и просто застенчиво пялился на нее всю дорогу пока автобус не достиг конечной остановки. 

Незнакомка затерялась в толпе, а я даже рассказывать о произошедшем никому не стал никому. Просто выкинул этот эпизод из головы.

Жизнь вернулась в привычную колею. Утро-пробежка-завтрак-автобус. Наспех накинутая куртка, пуговицы не застегнуты, волосы взъерошены. Метро, Васька. Человеческие пробки и нечеловеческие давки. Каждый день маскировка под пингвина перед входом на эскалатор. И каждый день, словно пробка от шампанского вон из метро — до первой пары десять минут. Местечко на третьей парте у эркера, ближе к проходу. У окна уже сидит Рита. В другом конце аудитории за первой партой сидит брошенная мной же первая любовь. Ее присутствие все еще ощущается кожей. Приходится не замечать, отодвигать на второй план, игнорировать, посылать к такой-то матери. 

Со временем помесь чувства вины и сомнений растворились.

С четвертого курса учеба пошла в энергосберегающем режиме. Я научился неплохо отделять зерна от плевел. Если предмет представлял интерес, слушал и записывал. Если нет — играл с Марго в балду или виселицу и придумывал сценарий для КВна. В учебе — болото. Для зубра недостаточно усерден, для кандидата на вылет —  излишне старателен.

Однако, в какой-то момент я опять увидел красавицу с горбинкой на носу. Снова в автобусе. И снова глупо таращился не в силах предпринять хоть что-то. Корабль, шедший по гладкой воде, неожиданно тряхнуло. Этот сценарий повторился несколько раз. Теперь я ждал ее появления. 

Иногда поездка обходилась без нее, но если она садилась, то спустя всего две остановки после меня — значит, жила где-то совсем неподалеку. Это открытие вдохновило меня продолжить баловаться нехитрой дедукцией. От бессмысленного созерцания я перешел к осознанной слежке. Маньячина… 

Пытался по незначительным деталям угадать характер и предпочтения ни о чем не подозревающей жертвы, но это оказалось не так-то просто. Чаще всего читала —  плюс к карме. В основном, на карманном компьютере — жирный плюс к карме. В те годы я по наивности был яростным поклонником этого способа спасения деревьев. То есть, попросту любил гаджеты. Подглядеть что именно она читает не удавалось.

Сколько бы я не вглядывался в ее мимику, понял только то, что на эмоции она скуповата. За целый месяц ни улыбнулась и не вспылила. Только загадочно щурилась и временами сосредоточенно морщила лоб.

Определенные надежды я возлагал на телефонные звонки, но позвонили ей всего пару раз. 

Я превращал в уши, но подбираться ближе боялся. Голос у нее был тихий и приятный, но общалась ли она с парнем или подругой, с мамой или с начальником, я так и не понял. До меня долетали только отдельные слова.

Наблюдение зашло в тупик, но охотничий азарт только больше и больше распалялся. Прежняя любовь была забыта. Даже держать в себе этот секрет стало невыносимым, и я рассказал о своей игре Рите.

Марго внимательно выслушала мой сбивчивый и полный восторгов рассказ и ответила коротко.

— Пригласи ее на танго.

Я завел старую шарманку про мяч и танцы на поле. Страх отказа или, что еще хуже, опозориться на танцевальной площадке, быть самым худшим перед лицом такой красавицы, бил по почкам словно гопник в подъезде.

Марго, как всегда, прочла все это на моем лице, пожала плечами и закатила глаза. Этот жест сопровождает нашу дружбу до сих пор.

Но семена упали на вспаханную почву и по дороге домой я обдумывал ее слова уже более серьезно. План казался мне нелепым и отчаянным, пока  вечером я не запустил еще раз диск с электронным танго. Пожалуй, музыка и помогла принять окончательное решение. Определив, что лучший момент — это прибытие автобуса на конечную остановку, я стал ждать своего часа.

На следующий день после принятия судьбоносного решение наши пути не пересеклись. И на следующий. Ждать пришлось примерно неделю. Когда я снова увидел ее снова внутренний Шерлок помахал ручкой и уступил место Леонарду Хофстедеру. 1 Всю дорогу я бледнел, холодел, и тупо пялясь на нее, пытался придумать слова для начала беседы. Мне все казалось, что она давно догадалась о обо всем ис стоит только к ней подойти и она позовет на помощь, а то и стукнет увесистого вида сумочкой.

Это в нежных девичьих мечтах уверенные в себе мужчины, едва заметив красавицу тут же элегантной и уверенной походкой плывут навстречу судьбе. В карманах этих волевых, но нежных, богатых, но не испорченных деньгами, уверенных в себе финансово независимых элегантных джентльменов, на всякий случай, всегда найдется колечко нужного размера с камушком нужного цвета. Каждое слово, начиная с самого первого, будет сочиться мудростью, а каждый жест источать уверенность и силу – холеная, но сильная рука с аккуратно подпиленными ногтями элегантно открывает перед дамой дверцу новенького авто со звучной итальянской фамилией, а то что будет дальше, тонет в сладостной сизой дымке.

Но я в пищевой цепочке был нижним звеном и даже гамма-самцом мог считаться лишь в качестве аванса. Для меня этот крошечный и такой естественный для мифических единорогов и парней с Кавказа, шажок был сродни прыжку в бездну. Слава Всевышнему, что заветная цель не могла прочесть моих ничтожных и трусливых мыслей.

Фонари освещали снежно-грязевое месиво, воздух был прохладен и полон продуктов распада автомобильного топлива.

Шестьдесят километров я не сводил с нее глаз, но так и не придумал, с чего начать. Вышел из детища китайского автопрома и судорожно вдохнул газовую смесь, заменяющую питерцам кислород.

Боясь потерять ее в толпе, догнал.

— Простите, девушка, — пролепетал забыв набрать в грудь очередную порцию газов, — могу я попросить вас о помощи?

Она обернулась и спокойно посмотрела мне прямо в глаза.

Земля ушла у меня из-под ног.

— Что-то случилось, — ее голос наконец-то выдает эмоции. Она озадачена.

— Да… Я хотел бы танцевать аргентинское танго, но мне нужна партнерша.

Пикаперы всего мира нанесли бы себе черепно-мозговые травмы фейспалмом.  Я был жалок и трусливая улыбка не могла скрыть выпирающие волнение и неуверенность.

— Ну, — может быть у Вас есть подруги… — предположила она.

— Нет, — соврал я.

— А на работе не пробовали кому-нибудь предложить?

— Нет. Я еще учусь…

— Так однокурсницам предложите…

— Им это не интересно. Вас как зовут?

— Света.

Я представился.

— Могу я хотя бы попросить Ваш номер на случай, если никого не найду?

Несколько секунд она колебалась. Должно быть, решала, отказать сразу или назвать липовые цифры. Но в итоге надиктовала что-то и я тут же набрал ее, чтобы скинуть свой номер.

    Она не соврала.

Дальше мы нырнули в подземку и ехали вместе аж до Невского. Там мне пришлось выскочить на пересадку. Наша беседа скрипела похуже несмазанных колес электрички, колебались пассажиры, висящие на поручнях, колебалась и она не зная как тактичнее отделаться от незадачливого воздыхателя.

***

Пока вспоминал о прошлом, пришел на милонгу. В гардеробе почти нет свободных вешалок. Я поздоровался с Леной Слуцкой, которая почему-то сама сидела на ресепшн. Дальше объятья и беглые поцелуи в щеку под приглушенные звуки музыки из соседнего помещения. Еще немного и я окунусь в такой знакомый и любимый мир, но пока закулисье — раздевалка.

Переодеваюсь потихоньку, бросаю беглый взгляд на зеркало. Все ли в порядке с прической? Брызнул спрей для укладки, прилизал две непослушные пряди, окропил рубашку духами и сел на лавочку, словно путник перед дальней дорогой.

Закрыл глаза и вернул к жизни образы десятилетней давности.

Вот конец две тысячи девятого, вечер накануне Нового года. Центр города шум машин, снег, грязь, пыль. Настроение соответствует времени. Марго с будущим мужем и мы со Светой ныряем в типичный питерский колодец. Там, над зарешеченными окнами цокольного этажа, красуется вывеска «Первый шаг». Из окон льются свет и музыка. У входа смолит сигаретку похожий на Остапа Бендера жилистый мужчина в кепке-таблетке. Острый взгляд, уверенные и вальяжные движения.

• • Привет. Вот, новеньких вам привела… — говорит ему Марго.

 

• Антон — говорит мужчина, пожимает мне руку и, элегантно сложившись вдвое,  чмокает Свету в щеку.

Хватка у него железная, сложно угадать по ней учителя танцев. Может охранник? Оказалось, все-таки танцор. 

Спустя десять минут, когда я неловко переминался с ноги на ногу в танцевальном классе он влетел в него словно тигр в клетку и наполнил смехом, шутками и кропотливой работой над техникой шага и музыкальностью.

С первого дня мне стало ясно, что кумпарсита и роза в зубах имеют столько же отношения к танго, как и матрешка к России.

***

Моя первая милонга состоялась в июне две тысячи десятого  в обычном кафе с чебуреками, шурпой, разномастными столиками, диванами и кафельным полом.

Волнение, которое я тогда испытывал, трудно описать словами. Зато о нем красноречиво говорила моя темно-синяя рубашка. Перед самым выходом я старательно ее выгладил, но, несмотря на прохладное питерское лето она покрылась мокрыми пятнами и липла к телу, что, конечно, тоже не добавляло мне уверенности. 

Кстати, помню, что на Свете было темное платье с ярким узором, что-то вроде фиолетовых цветов, туфли, доставшиеся от эмигрировавшей в Москву тангеры и крупные золотые серьги в стиле “я у мамы цыганочка”. И, конечно, же духи… Что-то от Армани. Узкий фиолетовый флакончик. Пахла она так, что мне приходилось изо всех сил держаться, чтобы не втянуть ее всю ноздрями. Должен же я был хоть немного походить на приличного человека.

Мы сидели за одним столиком с Марго, Серегой, ее супругом и другими одногруппниками и все равно испытывали колоссальную неловкость. По крайней мере, я. Света, как всегда была непроницаема. 

Вот и Антон, на правах хозяина мероприятия, подошел к нам и барски приветствовал своих учеников: парней похлопал по плечам, девушек перецеловал в щеки. 

Меня кольнула короткая вспышка ревности.

Что до танцев, то тут рассказывать особенно нечего. Ну какие там танцы? Похожие ощущения я испытывал при сдаче экзамена на вождение. Сплошные нервы и никакой романтики. Ощущение, что ты вот-вот кого-нибудь зацепишь и усталый строгий мужчина с тремя подбородками скажет тебе так печально.

• Выходите, молодой человек, попробуете в другой раз.

Но, как и в тот раз, когда я получал права, все обошлось и в итоге я испытал облегчение как будто в туалет сходил после долгого воздержания. Не вечеринка, а ужас какой-то! Естественно, что кроме Светы я потанцевал только с Марго. И танд, общей сложности, насобирал штуки три-четыре, причем на каждую приходилось решаться так, словно нужно было выйти в открытый космос. 

• В топку такие тусовки! — думал я когда мы со Светой спускались в метро  на Горьковской.

После милонги молчание на эскалаторе уже не кажется таким неловким.

Вдруг она прильнула ко мне неожиданно близко и слегка потерлась носом о щеку. Я почувствовал остро те самые духи к которым примешался Пина Колада. Дальше все как в тумане.

***

Открыл глаза. Мне снова тридцать и я в мужской раздевалке танго-клуба. Ну, хоть не в хоккейной. Кругом знакомые лица и привычные разговоры.

— Как оно тут?

— Да вроде неплохо.

— Удачной охоты!

— Ха-ха! Спасибо!

— Как тебе Годой?

— Да я не ходил. Предпочитаю классиков.

— Зря. Он по-настоящему расширяет сознание!

— Правда? Надо будет сходить при случае …

Спустя пару минут я снова наедине со своими воспоминаниями.

Еще немножко две тысячи десятого, пожалуйста — говорю я своей памяти и она пожав плечами, уступает.

На улице снова холод и слякоть, но мы сидим на лавочке в Казанском соборе. На Светином лице остатки размазанной туши. Утром я просто сказал ей, что дальше наши пути разойдутся. 

Годы спустя мне станет ясно, что причины, по которым я решился на этот шаг были надуманными. Стоит признаться себе, что я просто струсил, испугался, что отношения перерастут в привычку.  Вот так просто и глупо.

Ну, все, время возвращаться в момент. Коридор, чилаут, танцпол. Я сел за  столик в миг, когда звучала последняя мелодия в танде Carlos Di Sarli & jorge Duran.

Напротив скучают одинокие дамы, весело гомонят стайки подруг. Справа, слева и позади задумчиво изучают узоры на скатертях и програмки семинаров и фестивалей мужчины, оставшиеся без пары на эту танду.

Кортина.

Народ общаясь и смеясь начал двигаться к своим местам. Ко мне за столик плюхнулся приятель и парой двусмысленных шуток окончательно развеял ностальгию.

Мы  пропустили начало танды и со второй мелодии начали поглядывать по сторонам. Каждый начал свою охоту.